Народная медицина Белоруссии, Малороссии и Европейской Турции

Отрывки из книги

1892
Евгений Александрович Ляцкий (1868–1942)
литературовед, фольклорист, этнограф, писатель

Въ Белоруссии замѣтнee, чѣмъ гдѣ-либо, обнаруживается упорная и медленная борьба новыхъ веяний, началъ просвѣщешя, съ переживашями мистической старины и т.п. суевериями и предразсудками. Хотя старое еще и крепко держится у бѣлоруссовъ, но борьба, очевидно, неравная; культурное влiянiе, съ его светлыми и темными сторонами, проникаетъ во внутреннiй и внѣшний бытъ крестьянина, измѣняетъ его одежду, домашнiй бытъ, языкъ, нравы и взгляды. Прежнее мipocoзepцaниe не успело замениться новымъ и, потерявъ свою устойчивость, вызвало въ понятияхъ народа известное броженiе, колебание между тѣмъ, какъ жили «бацьки и дзяды», и тѣмъ какъ приходится жить теперь. Коснувшись различныхь, едва ли не всѣхъ сторонъ крестьянскаго быта, культурное влiянiе менѣе всего, однако, отразилось въ убѣжденiяхъ крестьянина относительно самого себя, своей телесной организации, ея физiологiи и патологiи. Въ древности, быть можетъ, подъ влiяниемъ тяжелой борьбы за существоваше, человѣкъ выделилъ  себя изъ предметовъ окружающей природы, поверилъ въ свое особое происхождете, въ особыя, отличныя отъ всего прочаго, нормы жизни и, противопоставивъ себя внешнему мру, сталъ смотреть на свое тело исключительно какъ на объектъ дѣйствiя благоприятныхъ и враждебныхъ силъ природы. <...>

Итакъ, въ появленiи и распространенiи болезней между людьми главную роль играетъ представитель злой невидимой силы отвѣтчикъ за все темное и враждебное въ народной жизни дьявол, чорть, «дъябэлъ, нячисцикъ, сатана». Но, какъ можно замѣтить выше, въ появленiи болезни можетъ быть виновенъ не одинъ «нячисцикъ», но и самъ человѣкъ, тѣмъ или инымъ заслуживппй немилость у чорта; человѣкъ можетъ накликать болезнь такъ же какъ беду, пожаръ, неурожай и все, находящееся во власти злого духа. Вековой опьггъ подмѣтилъ и сохранилъ много подобныхъ фактовъ и въ борьбе съ невидимымъ врагомъ нашелъ, по народному убѣжденiю, вѣрныя средства помощи или предохраненiя. Въ Пинскомъ у., Минской губ., напримѣръ, существуетъ поверье, что отнюдь нельзя  называть жабой ребенка, которому еще не исполнился годъ отъ рожденiя, потому что, въ противномъ случае, онъ будетъ горбать. Не слѣдуетъ бросать зря волосы человека, такъ какъ, если они попадутъ въ огонь, то въ голове будетъ безпрестанно жаръ, а если въ мышиныя норки, то боль и шумъ въ ушахъ. Поэтому-то ихъ кладутъ въ стенныя щели или пускаютъ на текучую воду. Во избѣжанiе изжоги (печеи) не пекутъ во время колядъ хлеба до щедреца, блиновъ и мн. др.

Предъ своимъ появлетемъ болезнь непременно извещаетъ того, къ кому она послана, или извѣстнымъ сновидѣшемъ, или словомъ, или безпричинной тоской. Къ числу предметовъ и явленiй, видеть во сне которые означаетъ приближеше болезни, относятъ, главнымъ образомъ, слѣдующiе: небо, медныя деньги и вещи, крашеное полотно, шубы (вообще теплую одежду), мелкую рыбу, медведей, стрижку волосъ, детей, яблоки, груши, яйца, муку и др. Въ случае, если болезнь угрожаетъ ребенку, то мать, реже отецъ, извещается объ этомъ посредствомъ сновидѣнiя, въ которомъ ребенокъ играетъ, обыкновенно, съ предметами напоминающими болѣзнь. Тутъ предсказанiе идетъ еще дальше: если ребенокъ, въ сновидѣнiи матери, плачетъ, то это хорошiй знакъ, следовательно, ребенокъ выздоровѣетъ; если же онъ весело подбрасываетъ груши, яблоки и т.п. и при этомъ звонко смеется, то подобный сонъ ведетъ кь неминуемой гибели дитяти. <...>

Появление и прекращенiе болезни бѣлоруссъ характеризируетъ словами: причапилася, ўлѣзла, насѣла на плечи, ўскочила, аблапила (т. е. охватила), приляцѣла, ухвацилася, вышла, выляцѣла, адчяпилася, адстала, кинула. Употребляя какое-либо изъ имѣющихся подъ рукою лѣкарственныхъ снадобiй, онъ непременно соединяетъ съ этимъ глубокую веру въ то, что этого лекарства «хвароба» не любитъ, поэтому должна, оставить больное тѣло. Часто употребляемый въ нашей медицинѣ т. массажъ (растiрание тѣла руками), получившiй начало въ народномъ обиходѣ въ народныхъ понятiяхъ, своей конечной цѣлью воздѣйствiя на больное тѣло, но на самую болѣзнь, чтобы, причиняя мученiя, заставить ее удалиться. При этомъ обыкновенно, произносят: такъ ей, чортовой хваробѣ, задай ей, нехай нялѣзя куды ня просюць, и т.д.»

Сказаннаго достаточно, чтобы охарактеризовать общее представление бѣлорусса о болѣзни, которая, такимъ образомъ, не есть для него что-то внутреннее, зарождающееся и развивающееся въ немъ самомъ, но нечто являющееся извнѣ, живущее матерiальною жизнью, короче сказать, олицетворяемое. Такъ, болѣзнь, какъ мы знаемъ, можетъ голосомъ молвить человѣчьимъ, — она откликается на зовъ, подчиняется влiянiю человѣческой рѣчи, слѣдовательно, она слышитъ: и, мало того, что слышитъ, она понимаетъ то, что слышитъ, стало быть, она наделена чувствами и сознанiемъ. Далее, она приходитъ, она  садится на плечи, вскакиваетъ, вылетаетъ, любитъ или не любитъ предлагаемую ей пищу или питье, слѣдовательно, она кромѣ организацiи духовной имѣетъ организацiю физическую, но невидимую — оттого, что все, исходящее отъ чорта, непроницаемо для человѣческаго взора, хотя, съ другой стороны, бывають случаи когда и самъ чортъ и его болѣзни бывають видимы. Но если послѣднiя бываютъ видимы, то въ какихъ видахъ? На это народная фантазiя отвечаетъ если не совсѣмъ ясно, зато въ высшей степени разнообразно. <...>