Индия

Отрывки из книги

Какие образы возникают в русском уме при слове «Индия»? Банальные: пальмы, зной, сари, рикши, священные коровы, Тадж-Махал, не на шутку затянувшийся «индо-пакистанский инцидент»; возвышенные: Гималаи, Брахман, йога, нирвана, Будда; отвратительные: нищета, антисанитария, трущобы, перенаселение, проказа, сожжение вдов, профессиональные попрошайки; родные: Афанасий Никитин с его «хожением за три моря», «чай со слоником», «хинди-руси бхаи-бхаи», Рави Шанкар, «бродяга» Радж Капур...

Все это Индия — калейдоскоп самых противоречивых, поразительных, шокирующих явлений, живая тайна которых продолжает привлекать со всего света искателей — как приключений, так и истины, причем нередко это притяжение происходит безотчетно, подобно гипнозу. Неземное притяжение. Часто, особенно от русских, приходится слышать о чувстве узнавания, возникающем при первой же встрече с этой страной. Реакция же индийцев на русских неизменно дружелюбная, даже подчеркнуто дружеская. Однажды подвозивший меня рикша, узнав, что я русская, радостно заметил: «Ты русская? Значит, ты моя сестра». Откуда ему знать? Ведь он, может, и грамоте-то не обучен. И почему при слове «Индия» многие русские расплываются в необъяснимой улыбке?

Известно, что Индия оставалась неизменным магнитом для всех йогов и мистиков, живших за советским железным занавесом, который еще больше усиливал притяжение этого магнита, а душещипательные индийские фильмы заставляли рыдать целые кинозалы по всему Советскому Союзу, и даже камера для воров в законе на «фене» называлась «Индия». Здесь кроется нечто более глубокое, и скорее всего, «хинди-руси бхаи-бхаи» гораздо старше дружбы Неру и Хрущева.

Россия, до конца того не осознавая, а чаще просто не зная об этом, с Индией близка. Некоторые историки, например В. Н. Татищев, относят первые русско-индийские контакты к IX в. н.э., что подтверждается нумизматическими находками на территории бывшей Киевской Руси и в Поволжье, а также свидетельствами арабских путешественников. Те же арабские источники указывают на сходство русских и индийских обычаев. Например, Ибн Фадлан свидетельствует, что у славян было принято не хоронить в землю, как повелось со времен крещения Руси, а сжигать трупы, а вдов, в особенности вдов знатных людей, — сжигать заживо вместе с конем, собакой и другим имуществом усопшего. Об этом же обычае славян говорит и Н. М. Карамзин в «Истории государства Российского»: «Славянки не хотели переживать мертвых мужей и добровольно сжигались на костре с их трупами. Вдова живая бесчестила семейство». Близость религиозных верований, и, как следствие, обычаев Индии и дохристианской Руси очевидна, но малоизвестна, поэтому чуть позже я вернусь к этой теме.

Мало кто знает, например, что кашмирское подворье существовало в Москве с XII в. Огуречный — в индийском оригинале это манго — рисунок на русских платках, расписные лакированные шкатулки пришли к нам из Кашмира, самого северного штата Индии, в то время как кашмирцы до сих пор греют воду для чая в самоварах, которые называются точно так же и внешне похожи на наши самовары. В Астрахани — важном центре пересечения торговых путей, до сих пор сохранилось здание, где помещалось индийское подворье. В северных гималайских штатах встречаются древние деревянные индуистские храмы с деревянной резьбой, как две капли воды схожие с северными русскими. Один монах-иезуит, посетивший Россию и Индию в Cредние века, писал, что индийские храмы напоминали ему московские церкви, а бесстрашные раджпуты и маратхи — наших казаков.

Более глубокий слой этой древней связи — в языке. Русский, а еще в большей степени древнеславянский, близки санскриту — источнику большинства современных языков Индии. И дело не только в поразительном сходстве грамматической структуры вплоть до падежных окончаний и в буквальном совпадении множества слов, а прежде всего в его способности передавать сакральное и точно описывать возвышенные состояния духа. На русский, например, переводить с санскрита ближе и сподручнее, чем на английский.

Но кроме этих внешних особенностей есть нечто общее в характере и поведении индийцев и русских. Это «авось» и «бог даст» как жизненные принципы, некоторая бесшабашность и безалаберность, вера в то, что как-нибудь с божьей помощью все обойдется и образуется, что все житейские вопросы можно решить напрямую, по-человечески, без следования букве закона или же прямым обращением к небожителям; это жизнь сообща, скопом, малое внимание к индивидуальной личности и ее ценности, к неприкосновенности privacy, т.е. частной жизни, которая на Западе считается основным жизненным принципом. Часто от русских, впервые приезжающих в Индию, приходится слышать, что «что-то слышится родное» и видится в пыльных улицах Дели и раздольных полях Пенджаба и даже в «сталкеровском» пейзаже окраин. Да и типажи иной раз попадаются такие, что если чуть отбелить его, то получится настоящий тверской или рязанский мужик. Все-таки как бы ни старался Петр I рядить бояр в европейские камзолы и как бы мы ни тужились мнить себя Европой, «скифы мы» и «азиаты мы». Принц Гаутама Шакьямуни, впоследствии Будда (санскр. «Пробужденный»), по одной из версий, был выходцем из рода Сакья — могущественного скифского племени. Если ей верить, то с натяжкой можно назвать его русским, тем более что к лику православных святых он давно причислен под именем Иоасаф, происходящим через арабскую форму «Будасф» от санскритского «бодхисаттва».